Почему Украина стала проблемой для ромов?

Поскольку нападения на цыган, похоже, стали молодежной модой, продолжение не замедлит последовать. Ситуация эта для Украины во всех смыслах скверная и позорная. Вероятные последствия – еще хуже, пишет Сергей Ильченко.
Об этом сообщает Интернет-издание «ДНЕПР. ГЛАВНОЕ» со ссылкой на «ДС».
Погромы как метод решения цыганской проблемы – это социальный протез, грубо вытесанная деревянная нога, которой общество пытается возместить инвалидность государства. А чего у нашего государства сегодня нет? Многого.
Нет, например, внятной концепции социальной политики. Да и не может быть, поскольку она предполагает систематическое изучение общества, более или менее внятную теорию идущих в нем процессов и того, куда они нас приведут. У нас же слова «социальная политика» в большинстве случаев ассоциируются с пенсией и пособиями – и более ни с чем.
Как следствие, нет ни национальной, ни молодежной политики, как нет и политики работы с уязвимыми социальными группами. Нет и системной работы с радикально-экстремистскими патриотами, хотя в воюющей стране патриотизм предсказуемо радикализуется, и такую энергию надо направлять в приемлемое русло, минимизируя наносимый ей ущерб, устанавливая ясные правила игры и черту, заходить за которую запрещено. Нет цельной концепции пропаганды и контрпропаганды, так что на российскую информационную агрессию, очень продуманную и системную, мы отвечаем беспорядочно, по-любительски, фактически выходя с фанерными щитами времен Майдана против регулярной пропагандистской армии.
Нет очень многого – список нужных вещей, которых у нас в государстве нет, можно продолжать долго, но ради приемлемого размера статьи мы на этом его прервем. Тем более что сказанного достаточно для общего итога: новое государство у нас пока не сложилось. Мы все еще живем на руинах Союза, эксплуатируя старые структуры, насыщенные старыми кадрами – старыми по ментальности, а не по возрасту, поскольку советская ментальность прекрасно воспроизводится в новых поколениях. Лишенные родной среды обитания, эти структуры слабеют и ветшают, отчего больше заняты собственным ведомственным выживанием. Их с разной степенью успеха латают тем, что попалось под руку, от Михаила Саакашвили до Арсена Авакова и Ульяны Супрун, которые, в силу своей чужеродности, отторгаются старыми функционерами. И все равно наши ведомства воспроизводят в новых формах старое, вполне советское содержимое, поскольку ничем иным просто не располагают.
Всем, кто не понял, о чем это я, предлагаю прервать чтение и поискать хотя бы десять принципиальных отличий между Днем пионерской организации и Днем вышиванки в том виде, в каком эти мероприятия проводились раньше и проводятся теперь в любой школе средней руки. Поискали? Отлично, тогда продолжим.
Естественно, что с такими-то дырами наш социум просто развалился бы на куски, чего с нетерпением ожидают северные соседи. Но Украина не развалилась и даже ухитрилась наладить в Россию реэкспорт ее ихтамнетов, переработанных в «груз 200». Это значит, что дыры, пусть и кое-как, но все-таки заткнуты гражданскими инициативами, и это как-то работает. Однако граждане, действующие в силу своего разумения и тем, что нашлось под рукой, способны сильно шокировать.
Их самодеятельность оставляет следы, похожие на шрам от операции по удалению аппендицита, выполненной на кухне, при помощи ножа, вилки, портновских ножниц, иголки с ниткой и бутылки самогона. Пациент может и выжить, если повезет, – но вот смотреть без содрогания на его увечье будет невозможно.
Неверный диагноз – неверное лечение
Проблемы с цыганами, как и с любыми меньшинствами, возникают не потому, что они – цыгане, либо геи, негры, мусульмане или, как случалось раньше, евреи – а в нынешних погромах, согласитесь, есть и столетней давности привкус юдофобии. Проблемы возникают тогда, когда значимое число людей из какой-то социальной группы – а этничность, раса, религия и сексуальная ориентация проявляют себя в данном случае как социальные маркеры, – не может, в силу выпадения из общепринятых норм поведения, занять в общем социуме компромиссное, то есть приемлемое и для них, и для окружающих место.
Но им надо как-то выжить, и они, за неимением лучшего, находят для себя другие социальные роли, неприемлемые для окружающего большинства. Это вызывает у большинства раздражение, которое зачастую обращается на всю такую группу целиком. Тут бы самое время вмешаться государству, но если государство, как в нашем случае, самоустранилось от социальной политики, то в благополучной части общества появятся группы активных граждан, которые возьмутся лечить эти социальные язвы доступными им методами: загонять меньшинство в приемлемую для себя социальную нишу, которая, в силу неразрешенных противоречий, будет неприемлема для прессуемого меньшинства. Именно этот процесс мы сейчас наблюдаем.
Если говорить конкретно о цыганах, то они, как и все такие меньшинства, очень неоднородны. Среди них есть и вполне социализированные, нашедшие для себя ту или иную форму социального компромисса, причем не всегда в низах общества. Есть менее социализированные. И еще менее. И совсем несоциализированные, отторгаемые большинством, и отторгающие то, что предлагает им большинство. Они и живут в палаточных лагерях, разбитых в общественных местах, зарабатывая на жизнь разными маргинальными способами, в том числе и прямо криминальными. Более почтенные способы заработка для них недоступны в силу выпадения из социума и непривычны в силу опыта многих поколений, не знавших другого существования. Иными словами, они могут и не знать, что можно жить иначе.
Такое сообщество изгоев, опять же, просто в целях выживания, сплачивается, и образует свой малый социум, вынужденно противостоящий большому социальному окружению. С точки зрения малого социума неприятие навязываемых со стороны правил игры – достойная форма поведения. Так возникает гетто, порождающее специфический феномен криминализации меньшинств. Но этот феномен зачастую остается не исследован и не понят, поскольку собирать статистику правонарушений по национальным, религиозным, сексуальным и прочим асоциальным меньшинствам (слово «асоциальный» не несет здесь обвинительного смысла, а лишь констатирует факт), подвергаемым остракизму, и уж тем более публиковать ее в открытых источниках считается предосудительным. Такое сокрытие по степени идиотизма сравнимо с попыткой утаить педикулез вместо его лечения.
Конечно, рядовые граждане имеют право быть идиотами – хотя, как по мне, сильно этим злоупотребляют. Но идиотизм на государственном уровне уже опасен. Тем не менее таких исследований нет, а если они и есть, то носят непубличный характер, хотя, казалось бы, о них надо кричать на каждом углу.
Итак, гетто, своими асоциальными действиями атакует большой социум. А тот, при отсутствии в государстве не то чтобы внятной политики в отношении меньшинств, но даже понимания того, что такая политика нужна, оказывается беззащитен. Кто его защит? Полиция расследует конкретные преступления, что, продолжая приведенную аналогию, столь же эффективно, как отлов конкретной вши, которая вас прямо сейчас укусила, с последующим осуждением – или оправданием ее в открытом, доказательном и конкурентном судебном процессе. Социальная же работа с гетто как с единым целым зачастую вырождается в сюсюканье о том, какие они, эти ромы (геи, негры, мусульмане – и так далее) мимимишки и милашки, у которых – да кто бы мог подумать! – тоже есть миленькие детки, котики и щеночки. И вообще, они имеют право на самобытность, а вы все заткнитесь, и терпите, потому что они не хуже вас.
Ничего более глупого и, главное, ложного, в такой ситуации невозможно и придумать. В гетто не бывает милашек по отношению к чужакам. Гетто возникает как реакция на враждебное окружение, оно платит презрением за презрение и ненавистью за ненависть. Это нормально и, в общем, даже справедливо. И когда такой обмен идет поколениями, он приобретает большую устойчивость, а любые эксцессы носят взаимный характер, так что нет даже смысла обсуждать, что явилось детонатором в каждом отдельном случае. Обитатели гетто вовсе не односторонне страдающая сторона, над которой совершается насилие – напротив, это дорога с двусторонним движением. Они – одна из сторон социального конфликта, в котором все как на войне, то есть обоюдно.
Изменить ситуацию можно одним способом: заставив меняться обе стороны. Большинство должно сделать шаг навстречу меньшинству, привыкнув к мысли, что члены отвергаемой им группы способны, оставаясь в рамках своего естества, на социально приемлемое для большинства поведение. А меньшинство должно твердо усвоить общие правила и адаптировать под них свои особенности. Как минимум – относиться к этим правилам с уважением, не бросая им открытый вызов. Тогда большинство со временем тоже пойдет на уступки, немного раздвинув рамки социально приемлемого. Роль же государства в такой ситуации должна сводиться к дозированному – и обязательно монопольному – насилию в сочетании с пропагандой и воспитательными мерами, побуждающими обе стороны к компромиссу. Все прочее, все «позитивные дискриминации» и принудительное возведение отклонения от социальной нормы в один из ее вариантов – путь в тупик, где наглые социальные паразиты будут безнаказанно тиранить принужденное к толерантности большинство.
В этом плане опыт современного Запада, который нам навязывают как образец для бездумного копирования, скорее отрицательный. Во всяком случае, с цыганами у них определенно не задалось. И знаете, с неграми и мусульманами – тоже. Трепещу, понимая что покушаюсь на одну из священных коров, но должен сказать, что и с ЛГБТ, определенно, выходит что-то не то. А уж по поводу второй, еще более священной коровы…. Впрочем, ладно, оставим западно-еврейскую тему для другого случая.
А если государство ничего не делает и ждет, когда все рассосется само, то проблема обостряется. Преступность, исходящая из гетто, ожесточает граждан, а гетто ожесточается в ответ, нарываясь на отрицательное отношение ко всем, чохом, его обитателям. Хотя, между нами говоря, большая часть жителей гетто, обидевшихся на заранее негативное отношение к себе, просто нарвались на него до того, как успели набедокурить. И не потому, что они такие уж неисправимо плохие, а потому, что пребывание в гетто не оставляет им другого шанса.
Больше всего в этой ситуации достается тем, кто только-только выходит из гетто, и честно старается социализироваться. Этих людей просто жаль, им особенно нужна помощь – но опять же разумная. С меньшинствами не нужно цацкаться, создавая им особые условия – это только причинит вред, законсервировав их проблемы, а неприязнь, загнанная под спуд, рано или поздно вылезет наружу. Меньшинства нужно учить тому, как менять свое поведение до социально приемлемого уровня, одновременно обеспечив ситуацию, когда они смогут чувствовать выгоды от такого изменения, и предоставив, в обмен на лояльность – не просто так, за красивые глаза и авансом, а именно и только в обмен – приемлемое отношение со стороны окружающего большинства. Хотя бы и ценой насилия по отношению к излишне агрессивным его представителям.
На пороге больших неприятностей
А если государство и дальше не решает проблему с гетто, то оно постепенно обретает в глазах большинства репутацию места, в котором обитает Абсолютное Зло. И вот тогда, в социально активном обществе, тем более, воюющем, а значит, привыкшем к насилию, находятся энергичные, но безмозглые активисты, которые пытаются решить вопрос радикально – в духе суда Линча. Справедливости ради замечу, что бездействие государства способно создать и такие ситуации, когда суд Линча оправдан, и даже необходим. Но, судя по тому, что прошло в новостях, здесь совсем другой случай. Все обстоит намного печальнее.
В новостях же крайне смущают две вещи. Во-первых, участие в инциденте старших школьников – достаточно развитых физически, чтобы пойти и кого-то зарезать, но, в силу возраста, имеющих хорошие шансы соскочить с уголовной ответственности. Если же соскочить не получится, то осуждение «ребенка» вызовет хор жалостливых голосов и возникнет неприятная вилка: мало дать убийце – спровоцировать подражание, а также волну ненависти из гетто – вот, посмотрите, а наших-то, оказывается, можно безнаказанно убивать. Много дать – разжечь дополнительно ненависть к меньшинствам: ясное же дело, что не будь их – ничего бы и не было. Заодно спровоцировать и ненависть к властям – и, конечно же, месть. А, во-вторых, деточки во Львове, и не вполне понятного пока возраста молодые люди в Киеве действовали от имени организаций, о которых раньше никто и не слышал. То есть радикальные сообщества, готовые устраивать погромы, стали плодиться как грибы.
Это либо молодежная мода – неприятная вещь, с которой трудно бороться, либо мода, подкрепленная российскими деньгами и работой российских кураторов, что в разы хуже. Конечно, причастность россиян нужно еще доказать. Но изловить такого подстрекателя адски трудно. С большой долей вероятности он действовал по сети, из российского офиса, а деньги – ведь на организацию всегда нужны деньги – вообще могли прийти откуда-то из Европы.
Такое поветрие много хуже, чем прежние выходки С14. Оставим в стороне вопрос о том, использовалась ли она силовиками для акций, которые им по разным причинам неудобно было проводить самим, и как оценивать такое сотрудничество, но в любом случае С14 известна и работает много лет. Ее лидер вполне себе медийная персона, которая дает достаточно разумные интервью и ведет вменяемый блог. Что, не согласны с такой оценкой Карася? Так это вы просто пламенную комсомолку Фарион давно не слушали, а вот вы послушайте и оцените разницу!
Иными словами, с С14 возможен диалог – хотя бы в принципе. А с полуанонимными и анонимными однодневками, которые возникают под разовую акцию, и тут же лопаются, как мыльный пузырь, диалог невозможен. Зато пространство этих организаций, в котором будут вращаться одни и те же люди, создаст почву для формирования очередного гетто – уже экстремистского, и под патриотическими лозунгами, бороться с которым, в силу отсутствия явных лидеров, помноженного на модный тренд, окажется чудовищно сложно.
О том, какой урон будет при этом нести международная репутация Украины, говорить вообще излишне. И да, конечно же, потренировавшись на цыганах, эти анонимы применят свой опыт и на других социальных группах. Или на отдельных личностях. Натравить малолетних отморозков, используемых как дешевый расходный материал, и уже попробовавших крови , можно на кого угодно. Это вообще не вопрос, все решается за 15 минут максимум. И даже если Россия ими сегодня не рулит, она обязательно перехватит управление им. Ну грех же таким шансом не воспользоваться!
Иными словами, мы подошли к очень опасной точке невозврата. Нам светит новый фронт, и он, уже вне всякого сомнения, будет фронтом именно гражданской войны.
Вопрос о том, приложили ли тут руку наши российские «друзья» или все обошлось без них, конечно, важен, но им должны заниматься узкие специалисты. Нам же важно другое: даже если российское влияние, на которое так удобно списывать любой прокол, и было, оно стало возможным только благодаря серьезным государственным просчетам. Эти уязвимости в нашем государстве и обществе необходимо закрыть – и как можно скорее. Вопрос назрел и перезрел, и нынешний звонок – уже точно последний.