Геннадий Корбан: «У нас все готово для обороны»

Издание “Цензор” опубликовало интервью с заместителем председателя Днепропетровской областной государственной администрации, бизнесменом Геннадием Корбаном.
“Я вырос в бедной еврейской семье”
Мы жили в коммунальной квартире. У нас был туалет на 4 семьи, и там висели сменные круги для каждой комнаты.
В детстве я рисовал парусные корабли. Мне не хотелось быть моряком, не знаю, почему я их рисовал, но мне они очень нравились. У меня было много разных увлечений. Но больше всего мне нравились различного рода собирательства. Моя бабушка работала в ювелирном магазине, по сравнению с родителями она хорошо зарабатывала и давала мне немножко денег. После уроков в школе я сидел у нее в кассе. На улице Ленина был филателистический магазин, где я покупал марки. Наверное, я хотел кем-то стать, но не помню кем.
В школе прослыл бунтарем. У меня были конфликты с учителями, завучами, директорами. Мог себе позволить сказать, то, что дети обычно не говорят. Я имею в виду мнение. Там, где я учился, директор была явная антисемитка, и я сказал ей это в лицо, будучи ребенком.
После школы я хотел поступать на философский факультет. Но мне сказали, что этот факультет особенный, поэтому посоветовали в столице не пробовать. Я нашел философский факультет в Ростове-на-Дону и поехал туда с мамой. Когда сдавал документы, у меня спросили, имею ли рекомендации какого-то партийного органа. Поскольку такой рекомендации у меня не было, сказали, что не допускают к экзаменам. На этом мои мечты стать философом рухнули. И я поступил в металлургический институт, отучился там чуть больше полугода, потом бросил его и пошел в советскую армию. Прослужил там от звонка до звонка. Полное образование получил в горном Днепропетровском институте на факультете экономики. По специальности – финансист. Сложилось так, что работал на товарно-сырьевой бирже в России. На тот момент Союз распался, это был как раз 91-й год. Экономические связи все разваливались, и биржа уже не нужна была. Тогда понял, что можно зарабатывать на так называемом внебиржевом рынке: покупаешь в одном месте, продаешь в другом. Все очень просто и тупо. В этой стране никто не изобрел ножницы, молнию… Все капиталы возникли очень примитивно: купи-продай. Кто начинал с футболок, кто с компьютеров, кто еще с чего-то. А я проводил многоходовые сделки. Покупал на Измаильском картонно-бумажном комбинате гофрированную тару, отправлял ее в Латвию, а там брал сливочное масло, вез его в Азербайджан и менял на бакинские кондиционеры. Привозил их в Украину и продавал. И на этой операции зарабатывалось 2000%. Тогда и заработал первые капиталы.
“После того, как в тебя стреляли, страшнее всего, что придут и добьют”
Я патриот, прежде всего, своего дома, моих родителей, близких, которые здесь живут. Мне здесь комфортно, хорошо. Я говорю не только о Днепропетровске, а об Украине. Это можно сравнить с женщиной, с которой живешь много лет. Зададут тебе вопрос: любишь ли ты ее? Ты не знаешь, что ответить – любишь или нет, но точно жить без нее уже не можешь. Вот примерно так и со страной: ты настолько прижился, что можно сказать люблю или не люблю, но правда в том, что без этого ты не можешь жить. Я не могу жить без этого города, без этих людей, без этой страны. Без каких-то привычных вещей. Даже когда нахожусь где-то долгое время и как бы комфортно там ни было, все равно начинает тянуть обратно.
У меня никогда не возникало мыслей уехать в Израиль. Я даже никогда не претендовал на израильское гражданство. Хотя есть масса возможностей и для меня это сделать просто. 250 тысяч людей спрашивают: “У тебя что, нет паспорта?”. А у меня, правда, его нет. Если придет такой момент, когда он понадобится, я на месте приму это гражданство. У меня было много разных острых ситуаций в жизни, но подтолкнуть к такому меня могла бы, например, невозможность въехать в нашу страну. Какие-то заказные уголовные вещи. Такое было после Майдана, но даже тогда, находясь в Израиле в течение полутора месяцев, я не принял гражданство.
От мысли, что в Днепропетровск может прийти война, становилось страшно. Я вставал с этой мыслью и ложился. Я не мог себе представить, что здесь начнется стрельба, какие-то захваты, отсутствие власти, беспредел на улицах, бомбежка. Мне это просто жутко было представить. Страх, на самом деле, – весьма сдерживающее чувство. Когда в тебя стреляют, например, ты просто не ожидаешь этого, а осознание приходит через 5 минут. У меня был страх после первого покушения на мою жизнь, когда выстрелили, опустошив весь рожок автомата, я сижу и тишина. Я думал, сейчас подойдут и добьют – выстрелят в упор. Вот этих 5- 7 минут ожидания были страшными. Потому что в тот момент, когда стреляют, ты просто этого не осознаешь. Так же и с войной. Я думал о своих старых родителях, о семье, о детях. И мы делали все, чтоб этого здесь не случилось. Все, что только возможно.
Но, если бы война началась здесь и затянулась, может быть, пошел бы в партизаны. Сделал бы это, потому что здесь масса людей, которые в меня верят. Взять их и бросить – перечеркнуть себя самого. Плюнуть на себя самого и всю жизнь себя за это не уважать.
“С людьми интереснее, чем тиражировать деньги”
Раньше я был ближе к системе перераспределения богатств. Это другой мир, другие правила. Другая война. А сейчас меняются ценности. Преломляется психика. Я ведь не произвожу впечатление больного человека, но сам чувствую, что психика преломилась. Не могу сказать в какую сторону. Я раньше почти не общался с обычными людьми. С каким-то только узким кругом людей богатых, специфических, профессиональных. Жил, так сказать, в куполе. А сейчас на пути встретились другие. И я никогда не думал, что среди народа такое огромное количество талантливейших личностей. Их просто потрясающее количество: инициативных, уникальных, обладающих потрясающими знаниями. Мне с ними стало интересно. Интересней, чем тиражировать деньги. Опять же в такой период приобретают ценность какие-то банальные вещи, как стоимость человеческой жизни. Когда видишь это рядом и массово, испытываешь особые чувства. Это совсем не те войны, которые я видел раньше: рейдерские, корпоративные. Там система интересов, там сталкиваешься с криминальным миром. Это больше похоже на шахматную партию. А вот эту, нынешнюю войну, не сравнить ни с чем. Здесь все вместе: и карты, и шахматы, и шашки, – все игры в одной.
Хотя и страшно, но если бы пришлось воевать, я бы пошел, с теми людьми, которые есть здесь. Им же нужен командир. Командир – это менеджер на войне. Я левша, хоть и переучили писать правой, поэтому за всю армию стрелял один раз. Автомат до сих пор держу под левое плечо. Когда меня в армии повели на стрельбище и увидели, как я держу автомат, подошел старшина и сказал: “Корбан, Вам зачет, положите оружие”. Я просто пролежал, пока все постреляли. Поэтому стрелять особо не умею и вообще не очень люблю оружие.
“Днепропетровск – не Донецк: и русских, и террористов за каждым углом будет ждать пуля”
Сейчас и русские, и террористы понимают, что воевать в Днепропетровской области – это не в Донецкой. Здесь из каждого окна и с каждого подъезда в них будут стрелять. Они не будут ходить спокойно по улицам. Здесь их за каждым углом будет ждать пуля. У нас 5 тысяч резервистов, на каждого куплен боекомплект и в случае чего мы развернем все по швейцарской системе. Может, конечно, не так организованно, может, не так слаженно, но сейчас на случай опасности мы пишем мобилизационные предписания и так далее.
У нас все готово для обороны города и области. Все делалось тихо, поэтому этого никто не видит. Мы взяли военных инженеров, сделали рекогносцировку по двум областям, Днепропетровской и Запорожской, не спрашивая у Запорожской области, и начали работу по созданию трех рубежей. Это основные рубежи для артиллерии, для тяжелой техники. Плюс колоссальное количество правильно сделанных блокпостов. Также сделали рубежи на территории Донецкой области в 4 районах, которые мы изначально взяли под контроль. И выбили оттуда ДНР. У нас есть целый тыловой отдел, который закупает все. Создан фонд. Многие частные инвесторы, даже международные организации начали делать пожертвования. Благодаря фонду оплачивается все, начиная с касок и теплого белья до тепловизоров и беспилотников. У нас есть цех по изготовлению беспилотников. Этим всем мы снабжаем прежде всего батальоны территориальной обороны, а их создано четыре в Днепропетровской области. И еще порядка 4 батальонов добровольческих батальонов МВД и плюс добровольческий корпус Правого сектора. Возим раненых, построили логистику в аэропорту. Держим вертолеты и забираем, если надо даже одного человека из зоны АТО. Вот брат Джеджулы – замкомбата в 40-м батальоне, он был тяжело ранен в сердце и его спасли. Послали вертолет, забрали, успели здесь прооперировать. Иногда мы подымали вертолеты, когда шли активные боевые действия и в 3 ночи, и в 4, и в 5 утра.
Здесь есть волонтерские организации, но мы это делаем системно, целенаправленно, у нас выписаны необходимые позиции: что, как, чего в каких количествах. То есть работает четкая система. В волонтерском движении много искренности, много добра, много пользы, но есть и вред. Очень часто солдат может бросить пост, для того, чтоб забрать посылку, которую принесли именно ему волонтеры.
С другой стороны, именно волонтерское движение поддержало систему Министерства обороны и за это надо отдать должное. То есть оказалось много порядочных, честных людей, которые жертвовали последним. Реально последним по сравнению с нами: со мной, с Коломойским. И не просто жертвовали, а рисковали, потому что волонтеры ездят, собирают останки людей, а это – пи*дец. У меня нет другого слова. Я не знаю, смог ли бы такое сделать. Поэтому я просто снимаю шляпу перед этими людьми. Хотелось бы для них что-то сделать, но меня на всех не хватит.
“Я – продукт советского времени. Верю в Бога очень тихо, без показухи.”
Я давно не мечтал и когда сейчас об этом задумался, понял, что то, о чем я мечтал раньше, до всех этих событий, это уже не то, о чем бы я мечтал теперь. Я очень люблю Италию, и раньше мне хотелось иметь какой-нибудь домик там и какое-нибудь спокойное, интересное занятие. А сейчас думаю, что это не так интересно…
Безусловно мечтаю о том,чтобы закончилась война, о том, чтоб все, что случилось, просто куда-то исчезло.. Потому что мечтать мне просто некогда…А еще я очень хочу дочь.
Вывести из себя меня может разное: какое-то слово, неискренность. Взрываюсь иногда, и в этом плане подвержен случайностям. Могу кидаться на многих людей, иногда не заслуженно. Но извиняюсь абсолютно легко, если не прав, причем со всеми.
Меня может растрогать хорошее кино, я люблю хороший кинематограф. Меня может растрогать какая-то там фраза, сказанная ребенком, то есть могу это переживать глубоко. Бывает, смотришь, как дети плачут, душа начинает разрываться, и ты не знаешь, почему это происходит.
У меня есть большие благотворительные проекты, и если бы не война, они бы уже начали осуществляться. Но пока они в замороженном виде. Я помогаю еврейской общине достаточно много и точно знаю, что эти деньги идут на нужное дело. Попадают непосредственно нуждающимся. Хотя традиции не соблюдаю. Нельзя сказать, что я не верующий человек. Есть такой праздник Йом-Киппур – судный день. Вот на него раз в год хожу в синагогу. Я не умею молиться, но сижу слушаю молитву. Недавно сел послушать и заснул. Но я знаю, что там был, как-то поучаствовал и там где-то что-то кто-то напишет. Я не ем кошерную пищу, не соблюдаю Шаббат. Я – продукт советского времени. Верю в бога очень тихо, без показухи.
Плакать доводилось нечасто, но бывает такая эмоция. У меня очень больная мать, мне тяжело на нее смотреть в том состоянии, в котором она находится. И иногда слезы появляются просто непроизвольно.
У меня очень мало друзей, они поместятся на одной руке, если считать по пальцам. И я плакал, когда потерял друга. Это был самый близкий друг. И если бы наша память не была устроена так, что со временем мы забываем трагедию, можно было бы страдать каждую секунду. Я стараюсь сейчас об этом не думать.
С усталостью не борюсь никак – устаю и продолжаю уставать. Ложусь спать и сплю. Смотрю картины. Я очень хорошо разбираюсь в живописи, в современном искусстве, в фотографии. Смотрю фото-аукционы. А еще люблю драгоценные камни, коллекционирую их. Но, чтоб коллекционировать хорошие камни, нужно иметь большие возможности. Когда-то сильно любил шахматы.
А вообще никак не отдыхаю, хоть и чувствую потребность. В выходные тоже работаю, но меньше. Стараюсь заезжать к родителям, детей посетить. Иногда очень хочется все бросить и уехать отдохнуть, но я не могу, потому что боюсь, что что-то произойдет и меня не будет в самый ответственный момент, это будет очень угнетать.
Мои дети понимают, что я делаю какое-то важное ответственное дело, и уважительно к этому относятся. Для меня самого это открытие. На них я смотрю со стороны, наблюдаю как кони развиваются. Что-то подсказываю, но ничего не насаждаю. Даже в те, небольшие периоды времени, когда я вижу своих детей, я даю им еврейское тепло. А это тепло более бархатное, оно обволакивает. Я сам такое испытывал от своей матери, я был всегда близок с ней, и оно перешло ко мне. Поэтому я умею обволакивать теплом своих детей.
“Для Украины сейчас очень важно найти и собрать, как жемчуг, умных, правильных людей”
Я всем занимаюсь, теперь вот выборами. Войной, финансами, ЖКХ. Пытаюсь контролировать любые вопросы, по мере физических возможностей. Мы сюда пришли командой. Пришел Коломойский, позвал нас. Поэтому мы с ним пришли, и если потребуется, мы с ним и уйдем. Тут командный дух, коллективная ответственность, и я не могу себе позволить бросить все, оставить кого-то, это будет просто неправильно. Я подведу людей, близких людей, друзей, с которыми нас связывает эта жизнь. Я должен дать толчок правильным людям, которые изменят эту страну, считаю, что в этом моя миссия. Не знаю, смогу ли ее изменить я, вряд ли. У меня много дурных привычек. Например, я не люблю платить налоги – это дурная привычка, я не могу ее изменить. Но должны прийти другие люди, у которых нет дурных привычек, и они поменяют эту страну. И в какой-то момент у меня не будет выхода – налоги придется платить.
Для Украины сейчас очень важно найти и собрать, как жемчуг, умных, правильных людей. Людей, которые умеют работать и хотят наслаждаться результатом своей работы. Умеют довести свою работу до конкретного результата. Таких людей очень мало. Я собираю здесь таких людей, но в государстве в целом должен тоже кто-то быть, кто этим будет заниматься, и давать им возможность рулить.
Сейчас мы планируем уделить больше времени обычной жизни, быту людей, провести реформы местной власти. Причем ничего не надо придумывать. Все в мире давно уже придумано. Мы скопировали литовские системы, вот так прямо со структурами, со штатным расписанием, количеством сотрудников и собираемся внедрять это здесь. Литва – постсоветская республика, там тоже были районы, исполкомы, горсоветы … Они же как-то это сломали. Построили что-то новое. Это надо взять отксерить на китайском ксероксе, положить и сказать: “Все, вот теперь вот так будем жить”.
Мы занимаемся налаживанием закупок импортной бронированной техники, налаживаем связи с “Укроборонпромом”, со спецэкспортерами, для того, чтоб понять, как происходят все эти процедуры, связанные с приобретением товаров двойного назначения. И налаживаем связи с производителями этих вещей. Для того, чтоб в нужный момент уже иметь это у себя. Параллельно снабжаем “сектор Б”, который находится под командованием генерала Хомчака, зимней одеждой, домики на блокпосты устанавливаем. Надо быть готовым, на тот случай, если будет серьезное вторжение. Днепропетровская область готова к обороне, а остальные области не знаю. Мы пытались разговаривать с Киевом, но нас не слышат. У них свое. Как говорят: ” у Абрама – своя программа”. Поэтому мы решили заниматься своими делами, а они своими, если, конечно, они ими занимаются. Мы взяли на себя Днепропетровскую, Запорожскую и Одесскую области, которые будем удерживать. Могли бы и Харьковскую, но нам не доверяют. Хотели взять часть Донецкой области, для того, чтоб начать там формировать власть, формировать пятую колону, подымать элиты, но не дают, боятся влияния, боятся того, что мы – сильная команда.
“Для киевской власти гибель солдат – просто статистика”
Относительно военной компании я считаю, что Муженко – бездарный НГШ, Гелетей – это просто круглый идиот. Эта парочка системно обманывает президента. Они ему врут. С самого начала они допустили целый ряд тактических и стратегических ошибок. Я не военный эксперт, не специалист, но по действиям людей видно, что они были заняты только победным шествием, которым шли вначале….Они растянули войска, причем, боеспособные, самые лучшие войска. Вместо того, чтоб формировать ударные кулаки. Территория ведь небольшая и понятно, что она свистит, потому что граница открыта. Поэтому нужно было вдавливать ситуацию, а не пытаться взять все в кольцо. Они просто убивали войска и убили. То, что касается Иловайска, – это отсутствие службы разведки, которой в стране вообще нет. Я слал в штаб АТО данные, начиная с 22-23-го числа, о пересечении границы российскими войсками. Я делал звонки и Муженко и Гелетею, но они считали, что я сею панику. И российские войска зашли боевым порядком, абсолютно спокойно. То есть – это не те люди, и именно они допустили трагедию гибели стольких солдат. И для них – это просто статистика. Для многих в Киеве – это просто статистика, и в этом самая большая беда. Им просто надо приехать сюда и смотреть в глаза каждому. Поняли бы тогда, что это судьбы, семьи, дети.
У меня был моральный срыв после одного случая. Ситуация в донецком аэропорту постоянно напряженная. В одной бригаде служил парень 20 или 18 лет, который погиб там. А он был сыном одной судьи хозяйственного суда, и она через 2 дня повесилась. Я ее знал. И сама мысль от того, что сначала погиб сын, потом повесилась мать, то есть просто исчезла целая семья, – меня это передернуло. Причем так, что я просто позвонил одному высокопоставленному чиновнику и начал орать: “вы, свиньи, что вы творите?? Вы недоговороспособные, вам наплевать на людей и т.д.”. Этот случай выбил меня из колеи. Отец этой семьи – сейчас в тяжелом состоянии, за ним смотрят, он тоже на грани. И таких трагедий – тысячи. Мы их не знаем и не видим, о них не пишут, но они существуют, и это наша реальность.
Наши люди – они все разные. Есть такие, которые не хотят служить, которым наплевать, которые готовы поднять флаг любой сильной власти или любого агрессора. Масса людей была выдернута из гражданской жизни. Они-то автомат толком не держали. И вначале для многих это была какая-то зарница, а когда пошла массовая гибель, все эти люди начали осознавать, что происходит. И это все очень неприятно. У нас говорят о том, что многие люди патриоты, потому что они любят Украину. Но защищать и любить страну – это две разные вещи, как говорят в Одессе.