Филатов: «Я ультрапатриот из правой оппозиции» (ИНТЕРВЬЮ)

26.01.2015 16:52   -
Автор:

Известный днепропетровский нардеп, экс-заместитель губернатора Днепропетровской области Борис Филатов дал интервью изданию «Цензор».
“Я родился в Днепропетровске. Когда отца отправили в Африку работать, меня забрали с собой. Поскольку там была школа только до 4-го класса при посольстве, то сестру были вынуждены оставить в интернате при министерстве иностранных дел в Москве. Пару лет я сидел дома, а потом в 6 лет меня отправили в школу”
Так получилось, что в школе я был самым маленьким на параллели. Поэтому мне приходилось какие-то лидерские качества подтверждать почти всегда и с самого начала.
В университет я поступил в 16 лет. Это был ДГУ (сейчас ДНУ), на исторический факультет, в 88-ом году – период слома времен, через полгода было понятно, что Советский Союз дышит на ладан. Будучи на третьем курсе, я понимал, что преподавателю истории и обществоведения семью прокормить будет очень сложно. Мне разрешили в исключительном случае учиться параллельно на двух факультетах, потому что я был ленинским стипендиатом. И стипендия у меня был на тот момент 130 рублей, когда обычная – 45, а инженеры получали 120. Параллельно я поступил на юридический факультет. Сдал академразницу и закончил 2 факультета одновременно – юридический и исторический. Я был самым молодым кандидатом юридических наук в Украине.
Нельзя сказать, что у меня было бандитское детство, но дворовое точно: все руки – побиты, порезаны, ломал их не раз, но в те времена это было нормально для всех мальчишек. Мне, как и всем пацанам, хотелось быть летчиком. Но самая блаженная была мечта стать металлургом. Жил-то я в городе металлургов. Причем, естественно, я ничего не знал об этой профессии. Но это обычные детские фантазии.
Сколько себя помню, я все время работал. А покойный мой папа сдавал меня в археологическую экспедицию, начиная где-то с 7-го класса. То есть, вместо бестолкового сидения в каких-то дурацких пионерских лагерях, я находился вместе с археологической экспедицией университета, среди студентов. Это был тяжелый труд для 14-летнего мальчишки: на пекущем солнце с лопатой, с утра до вечера. Правда, там меня и научили плохим привычкам, курить, например. Работать я пошел буквально с 16 лет, потому что хотелось гулять, а для того, чтоб гулять, нужны были деньги – времена были тяжелые. Я сразу записался в стройотряд. Причем, поскольку я был фактически несовершеннолетний, а строили мы метро, то меня, студента, по подложным документам оформили как трудно воспитываемого подростка. Это было после первого курса. Работал я летом, на каникулах. Когда получил зарплату где-то порядка 500 рублей – это были большие деньги. Потом пришлось работу совмещать с учебой. Я устроился сторожем в цеху по производству игровых автоматов. Находился этот цех хрен знает где, на выселках. Помещение было без отопления, приходилось спать в жутких условиях, крысы просто по ногам ходили, а утром я шел на лекции.
А потом начал заниматься тем, чем занимались тогда все активные люди – торговлей. Не могу сказать, что я был самым страшным коммерсантом, но, тем не менее, это все позволяло зарабатывать какую-то копейку. То есть, сколько я себя помню, я все время работал. На втором курсе юрфакультета я пошел работать юрисконсультом. Мне повезло, потому что я устроился в коммерческую фирму, и мне пришлось заниматься всеми существующими вопросами, начиная от организации документооборота и заканчивая подготовками контрактов. Эта работа мне позволила понять принципы функционирования бизнеса. Потом была другая коммерческая фирма, вот тогда все у меня пошло, завертелось вверх. В результате понял, что работать на дядю я не хочу, и я создал свою юридическую фирму.
Поскольку отказываться от прошлого неприлично, скажу, что большой толчок мне дала Юлия Владимировна Тимошенко. Фактически высококвалифицированным специалистом я стал, когда работал у нее в ЕЭСУ. Понятно, что я не пришел обычным мальчиком, и туда не приглашали лишь бы кого. Я вел большую внешнеэкономическую деятельность, курировал все эти знаменитые газовые контракты, контракты с Министерством обороны. Но я не хотел работать на зарплату, и наши пути с Тимошенко разошлись.
Я начал зарабатывать хорошие деньги очень быстро. Но первое время мы жили не то чтоб скромно, мы жили так, что жрать было нечего. В лучшем случае можно было сварить борщ на воде, как раз тогда родилась моя дочь.
А потом, когда дела пошли вверх, моя жена поехала к родственникам в Подмосковье, а это – самая настоящая дыра, сотый километр от Москвы. Обычная российская безнадежная глубинка. И сидят тещины подружки: у одной муж спился, у второй – посадили, третья – на рынке торгует, а жена – вся красивая, набитая деньгами, и ей эти женщины говорят: “Вот ты такая несчастная, ты же за хохла вышла замуж. А у вас там так плохо, бензина, наверное, нет. Нам по ТВ все показывали”. И это были 90-е годы. Их массовое безумие – оно было уже тогда.
Моя супруга не одобряет мою деятельность. Она человек абсолютно самодостаточный. Я в своей жизни не встречал женщины с такой силой воли. Разве что только Юлию Владимировну Тимошенко. Она считает мое участие в политическом движении суетой, ведь мечтала выйти замуж за бизнесмена, но не за политика. Я очень ценю ее позицию, силу воли, исключительное достоинство и невероятную красоту.
Когда умирал мой отец, я пообещал ему, что сделаю генеалогическое исследование рода: нанял специальную фирму в Санкт-Петербурге, которая 5 лет копалась по всем архивам. Они докопались до прапрадеда, а это – псковские крестьяне. И не то, чтоб какого-то завалявшегося еврея, даже украинца нет вообще в роду – одни русские. По всем веткам, по всем направлениям.
Сейчас я – безусловно патриот, даже ультрапатриот. Тем более, что принадлежу я к правой оппозиции. Мой ультрапатриотизм начал развиваться после событий на Майдане. Потому что меня, как человека из серьезного бизнеса, просто вынесло на эту революционную поверхность. Мы относились к категории бизнесменов, которых нельзя не заметить, но на которых невозможно наступить. Поэтому, в принципе, мы себя чувствовали абсолютно нормально при любых режимах. И надо быть откровенным – при Януковиче было сложно, но, тем не менее, удавалось договариваться, хотя подонки они были первостатейные. Когда начался Майдан, первое время мы относились к нему отстраненно, но лишь до того момента, пока не начали избивать и воровать людей. Когда выкрали покойного Вербицкого, мне написала киевская знакомая, что милиция нашла тело человека, и они хотят его неопознанным сжечь. Я не дал этого сделать: поднял скандал в прессе. Когда ты смотришь и видишь, какие общие чудеса героизма, взаимовыручки и самоорганизации показывает народ, то естественно у тебя возникает гордость за него. Вопрос патриотизма проснулся в духовной форме, а Россия довела его до такого состояния, что он никогда уже не заснет.
Мне не страшно за себя, за свою жизнь, хотя со мной случалось много неприятных ситуаций. Я к этому отношусь отстраненно. Изучаю японское искусство, культуру, там тема смерти расценивается по-другому. И чем дальше ты погружаешься в этот предмет, тем больше ты его изучаешь и к смерти начинаешь относиться по-философски.
Есть у меня такой страх, даже комплекс, что я стану никому не нужен. Моя работа всегда была проектной: за три месяца я могу заработать миллион или пять миллионов долларов, а потом мне полгода просто не звонят. А я сижу все это время и подпрыгиваю на стуле, что про меня забыли.
На Новый год я первый раз за долгое время выехал отдыхать. До этого у меня все сидели на голове, начиная от Игоря Валерьевича Коломойского и заканчивая Геннадием Олеговичем Корбаном, а еще депутаты и так далее. Я думал, Боже, когда же они все исчезнут. Все звонят, что-то говорят, а второго числа я начинаю ерзать на стуле, потому что меня вдруг перестали тревожить. И тут начинает казаться, что ты не нужен, не целесообразен, и ты места себе не находишь, волнуешься о своей полезности и важности.
Когда я смотрю на нашу кадровою политику, для меня это всегда парадокс. Помимо разговоров с Порошенко, я много раз общался с Ложкиным, с Геной Зубко, и самое интересное, что мы все нормально общаемся и сейчас, но они считают, что должны делать только так, как им кажется. Причем некоторые вещи делаются на уровне идиотизма: до сих пор в Днепропетровске не назначили ни одного руководителя района. Мы направили к ним представителей, но ничего не происходит. Соответственно, вся область обезглавлена. Это абсурдные вещи, и их сложно даже комментировать.
У нас хорошие отношения с Турчиновым, потому что я помню самые страшные времена, когда Петра Алексеевича еще и близко не было в качестве главнокомандующего, а Турчинову можно было позвонить 2 раза в день, несмотря на то, что он и был и.о. президента. Понятно, что мы не звоним просто так поболтать. Раньше Пашинский звонил нам по 10 раз в день. Яценюк всегда брал трубку. А сейчас звонишь Ложкину, а он по 4 дня не отвечает – это ненормально. У нас – прифронтовая область, а нам просто не перезванивают. Невозможно все время стучаться в закрытые двери.
Порошенко окружает себя ошибочными людьми. У нас было с ним несколько доверительных разговоров, он мог бы, пользуясь тем, что мы – трудоголики, переключить нашу бурную энергию на свою поддержку и предложить нам: смотрите, у вас в Днепре все получилось, вот вам здесь работа – идите занимайтесь.
Но у Петра Алексеевича очень высокая степень какой-то боязни или недоверия. Когда ты к нему приходишь, он очень внимательно тебя слушает, и ты уходишь от него счастливым, но только после этого ничего не меняется.
Я достаточно консервативный и, естественно, делю людей на друзей, товарищей и знакомых. Для того, чтоб считаться другом, нужно иметь какие-то общие прошлые переживания. И хотя я человек общительный, друзей не может быть очень много. У меня много хороших товарищей, но с друзьями надо иметь какую-то общую прожитую жизнь. Например, Гена Корбан – это, можно сказать, мой самый близкий друг. Мы с ним по жизни вместе, но ездить на отдых я с ним не могу. Потому что ровно на следующий день, как мы куда-то приезжаем, начинаем ссориться. А вообще дружба – это доверие. Того же самого Березу я считаю своим другом. После Иловайска, когда я начал понимать, что, возможно, никогда его не увижу, у меня поменялась вся система координат. Мы можем с ним ругаться, выяснять отношения, но есть такие моменты в жизни, которые нельзя забыть или разменять.
Но случались у меня и ошибки, когда я некоторых людей считал близкими, а на самом деле они просто хорошо притворялись. Если человек, у которого я крестил ребенка, пытается через третьи руки организовать депутатский запрос, в котором меня обвиняют в заказном убийстве – это предательство. Но я не могу сказать, что разочаровался в людях. Я думаю, это были мои ошибки, что я позволил подонкам залезть себе под шкуру.
Порядочность и умение держать свое слово – важные качества для любого человека. По жизни я приобрел много и врагов и недоброжелателей, но в какой-то степени моя совесть чиста. Например, господин Царев явно считает меня непорядочным человеком, потому что мы его умножили на ноль, но у меня по отношению к нему нет никаких обязательств; а еще – это человек, который пытался нас лишить родины, и я считаю, что за это мы можем лишить его всего. Не могу сказать, что я очень жестокий человек, хотя в какой-то степени во мне присутствует безжалостность. Но есть и сентиментальные нотки. У меня в жизни было много разных сложных ситуаций, поэтому ко многим вещам я отношусь просто-напросто отстраненно. Жизнь – это зебра, но главное, чтоб она не закончилась в жопе.
Я ни о чем не сожалею и могу сказать, что все делал правильно. И политика, и большой бизнес в котором я нахожусь, – это все большой обман. Но, когда ты 24 часа в сутки общаешься в основном с негодяями, то обман и ожидание обмана становятся абсолютно естественным. У обмана есть много различных дифференциаций, поэтому, конечно же, приходится обманывать, и это постоянно присутствует в твоей жизни. Я – вспыльчивый, но достаточно отходчивый, импульсивный и не злопамятный. Но есть кое-какие вещи, которые я не забуду никогда. И если мне попадутся люди, причастные к этим вещам, рано или поздно я отгрызу им бок.
Нужно разделять отношения между Богом и церковью. Я, как человек воцерковленный и очень подкованный в этих вещах, в основном спорю сам с собой. Если с Господом Богом у меня сложные отношения, то с церковью они еще более сложные.
Если говорить о церкви Московского патриархата, я награжден самыми высшими орденами, одно время я очень сильно помогал церкви. У меня есть личная грамота от патриарха Кирилла. Но в тот момент, когда церковь отвернулась от страны, я отвернулся от церкви.
У меня был очень неприятный разговор со своим духовником, я сказал, что до тех пор, пока церковь будет звучать во здравие патриарха Кирилла, я не переступлю ее порог, потому что они ведут подрывную, диверсионную деятельность, а я не стану ходить и возносить молитвы за подрывников и диверсантов.
Сейчас я достиг такого уровня, когда мечтать бессмысленно, потому что понимаю, что 50 пар туфель ты не наденешь и невозможно ездить на пяти “Мерседесах”.
Когда твой уровень потребления подымается до определенных высот, тебе уже все равно, сколько у тебя – 50 млн долларов или 500. Если говорить о предметах материального мира, то я достиг всего, чего хотел. А если нематериального, мечта – одна, чтоб скорее все это закончилось. И можно было бы просто сесть, отдохнуть, посмотреть по сторонам, понять, что вообще происходит вокруг и куда идти дальше. Потому что за последний год моя жизнь изменилась кардинально. Еще год назад я вставал в 11 часов и уходил на работу. Оттуда возвращался в 5 часов вечера, а все свободное время я проводил с семьей, с друзьями, с родными-близкими, мог по полгода жить за границей. А сейчас в течение года я живу в аду – с утра до вечера на работе.
Поначалу работа в облгосадминистрации была такой: в 4 утра ты уходишь домой, а в 8 уже оперативка. И так месяц, два, три… Ты приходишь поздно ночью, залезаешь в холодильник, съедаешь какой-то колбасы и ложишься спать. Полное отсутствие режима, плюс за год я ни разу не занимался спортом. А стресс снимал алкоголем. Я не могу сказать, что я превратился в пьяницу, но, как у любого русского человека – первый способ снятия стресса – хлопнул стакан и сразу хорошо.
Сейчас я пытаюсь взять себя в руки, потому что я понимаю, если жить в таком режиме, просто можно попасть в больницу.
Я мог бы уехать, но тогда перестал бы себя уважать. Может, это звучит пафосно, может, смешно, но ты – мужчина и ты обязан подставить своей стране плечо, когда ей тяжело. Поэтому таких мыслей не возникало. Почему мы удержали Днепропетровскую область? Потому что я каждый день занимался тем, что мирил людей, объяснял, спорил. Все очень перевозбужденные. У нас же были и митинги, и поджоги, и массовые драки. Люди срывали украинские флаги и вешали российские. Ситуация могла качнуться в любую сторону всегда. Мы вообще живем в странное время: каждый день идет война с применением тяжелой артиллерии, а в Киеве – все нормально, все хорошо себя чувствуют. Даже в Днепропетровске совсем по-другому ощущается ситуация, как в прифронтовом городе.
Я не могу сказать, что про нас напишут книги, но история нас оценит. Хотя объективно, а это мнение и обычных людей и экспертов, если бы не наша команда, то Украины бы уже не было.
Она бы просто рухнула, если бы мы потеряли Днепропетровск, а шансы на это были все. Поэтому это неплохо для мужчины – войти в историю.
И при всем уважении к Петру Алексеевичу, при всем моем сложном к нему отношении, а он большой патриот и очень много работает, корячится до 4 утра каждый день, но нужно понимать, что в самые сложные времена в стране у руля стояли Турчинов, Яценюк, Коломойский, и они приняли основной удар. А Порошенко – достаточно случайный президент, хоть и неплохой – значительно лучше и человечнее, чем это предыдущее животное, Янукович, или Ющенко. Но если мы будем говорить с точки зрения исторического процесса, то в те страшные мартовско-апрельские дни, когда нам досталась эта ноша, Порошенко даже не было видно в телескоп.
Нам не хватает политической воли. Много всяких разных слов, много разных телодвижений, ужимок и прыжков, но в чем был феномен Днепропетровской области – у нас была воля. Возможно, наши методы не совсем демократичные, но когда мы понимаем, что завтра в Донецке на ж/д вокзале могут в поезд сесть 500 боевиков с автоматами и утром просто выйти в Киеве на вокзале, а в стране об этом никто не задумывается, тогда мы звоним в “Укрзализныцю” и говорим, что конкретно нужно сделать. А в ответ слышим: “У нас расписание”. “В таком случае мы выгоняем КамАЗы и перегораживаем железную дорогу”, – предупреждаем мы. Услышав это, они сразу поменяли расписание. Но почему-то только нам приходили в голову этим мысли. Поэтому нужна политическая воля и возможность, и желание взять на себя ответственность перед страной, перед обществом, перед людьми. К сожалению, я наблюдаю сейчас колоссальный разрыв между профессиональным и моральным качеством элиты и гражданским обществом. Если вторые показали чудеса самоорганизации и показали это всему миру, то элиты, к сожалению, страдают разжижением мозгов.
Я думаю, что в долгосрочной перспективе, у нас будет все нормально, а у России все плохо. Потому что будущее все равно побеждает прошлое, в любом случае: с точки зрения мировоззрения, с точки зрения ценностей, с точки зрения логики развития исторического процесса. Нельзя застрять в 21-ом веке в духовных скрепах и в православии – это невозможно. Мы живем в 21-ом веке, и мы должны стремиться к либеральным ценностям, потому что прогресс невозможно остановить. А Россия искусственным способом останавливает прогресс, поэтому она плохо кончит. И я искренне надеюсь на то, что Россия рухнет, и на нашей памяти эта страшная страна канет в тартарары. Логика исторического процесса всегда говорит о том, что империя обречена.
Нужно уметь ждать. Этот кошмар – он не закончится ни завтра, ни послезавтра. Очень многие горячие головы положили себя в надежде изменить мир, сломать его под себя, естественно, надо этим вопросом заниматься, но заниматься системно.
Лучше каждый день делать 10 маленьких дел, чем декларировать какие-то цели “за все хорошее, против всего плохого”. Мы – практики, люди, которые каждый день идут мелкими шажками, а не строят какие-то хрустальные замки”.